Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID: 259

СЕРГЕЙ ГАВРИЛЯЧЕНКО

     
КРУГ КАЗАЧЬЕЙ ЖИЗНИ

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризной

Я буду скакать по следам миновавших времен… 

                                                       Н. Рубцов

Цельность творчества, заданная сквозной темой, и разнообразие тем, сюжетов, образов, проблем, подвигающих взяться за перо, кисть или книгу, определяют масштаб личности человека. Природный талант и прихотливые порой повороты судьбы зададут меру сделанного.

Сергей Александрович Гавриляченко, характеризуя необходимые для исторического живописца качества, выделяет способность «переживать извечную родовую судьбу как свою собственную».

Родители Сергея прошли вместе со страной нелёгкий путь, оставив сыну ощущение причастности громадному потоку Времени и представления о таких фундаментальных этических ценностях как дружба, любовь, сострадание, верность долгу, великодушие, значимость жизни и смерти. Через эти простые понятия проблемы сегодняшнего дня предстают продолжением Истории, в самые трагичные минуты которой раскрывается величие человеческого духа, когда и жизнь перестает быть абсолютной ценностью, а приоритет отдается чести, долгу, памяти. Такие исторические вехи питают образы искусства. А на протяжении последних столетий непременным участником значимых событий и явлений было казачество.

В казачестве привлекает особой пробы мужество. Казак, потомственный воин, с малолетнего возраста, с обряда-инициации постригов привыкающий к седлу и оружию, как должное воспринимает факт грядущей гибели тела. А вот смерть духа, «вторая смерть», бесчестие, были наихудшим исходом. Из такого понимания вырастал внутренний аристократизм казачества, в том числе взаимное уважение с властью, «служение без холопства» – так не похожее на «любовь-ненависть», связывавшие государство и интеллигенцию.

Суть пророческого, учительного предназначения художника – облечь в образную форму чаяния других. Так, обращаясь к образам мирной жизни казачьих земель, Гавриляченко воплощает образ страны наглядно демонстрировавшей тогда всему, порой недоброжелательному, миру свою силу и волю к жизни. Такой и замерла она на холстах, как на случайных вроде бы фотоснимках, фиксирующих в малом большое – здесь в простоте и основательности провинциального быта проступает разнообразие и обновляемость размеренной жизни по законам Традиции. 

Но рушится, как это бывало не раз в истории, заведённый порядок вещей. Духовная слепота, извечные слабости человека порождают смуту, и потому образы её архетипичны, обретают воплощение в мифах и преданиях, подобно универсальному в своем гибельном пафосе откровению о последних временах: «Так видел я в видении коней и на них всадников…» (Откр 9:17). И чуткий художник создаёт образ персонажей, равно напоминающих описания Апокалипсиса и уводящих мысль в пору, когда по заброшенным полям и зарастающим дорогам России неслись тысячи сорванных смерчем гражданской усобицы душ. Неприкаянные, какими изобразил их Гавриляченко. То ли воины – но уж больно безалаберный и разномастный у них вид. То ли скитальцы – но лишены страннической аскетичности. То ли разбойники – но без необходимого на Руси для этого племени спасительного раскаяния. С невесёлым весельем, с каким-то скованным разгулом. Одновременно страдальцы и наказание всему народу.

Архетипические мотивы  трагичных изломов человеческой судьбы находят воплощение в холстах художника с сюжетами Исхода, извод которого восходит к евангельскому Бегству в Египет, и тайного погребения.  Если ужасно остаться не преданным земле, то каково погибнуть на глазах близких, которым к тому же запрещено по-людски проводить воина в последний путь. Не имея возможности свершить положенное, персонажи встречают помощь от самой природы, окрасившей сцену, полную безысходной тоски, в торжественно-скорбные тона заката.

Не единожды повторяемый в творчестве художника мотив – проводы с подносимой стремянной чаркой. Сколь привычная для казачества, столь и ярко переживаемая каждый раз – потому и обретшая форму ритуала – минута прощания, так не похожая на весёлое поднесение «на посошок». Казак ещё здесь, но уже и на войне. Многомерный образ соединяет и печаль разлуки, и взволнованность хлопчика, провожающего старшего брата, и страх стариков-родителей, что, может, сын буде и цел вернётся, а их в живых не застанет. И то, с чем прощается казак – курень-родовое гнездо, степь, да собор, где крестили, венчали, а если повезёт, то и отпевать будут.

В развитие темы – одинокая фигурка женщины, всматривающейся в убегающую ленту дороги. Не счесть песен казачьих, посвященных этому образу. Здесь и «Черный ворон», давший название одному из вариантов. Это ожидание, когда уже не ждут. Надежда и любовь, дарующие жизнь, проводя человека через скорби и радости, и замыкают круг бытия, и начинают новый.

Это вечное движение мироздания находит отражение и в иных ипостасях творчества Сергея Александровича. Не претендуя на статус популярного пейзажиста, он, тем не менее, немало сил отдаёт, например, созданию образа очень по-особому увиденного Ростова Великого, в храмах которого, украшенных дивными росписями, на протяжении уже нескольких десятилетий открывает студентам-монументалистам заповеданные старыми русскими мастерами приёмы композиционного и колористического строя. Диапазон образов здесь огромен — от камерных уголков с увиденными в россыпях драгоценных валёров знаменитыми ростовскими огородами, до видов озера Неро с живописными облаками и рождающими сложные ассоциации фигурками лодочников — то ли «ловцов человеков», то ли перевозчиков упокоившихся душ. С героями мифов и легенд ассоциируются и многие иные  персонажи полотен Гавриляченко.

Не менее наполнены смыслом и натюрморты художника. Часы, статуэтки, оловянные солдатики — обыденные предметы разыгрывают замысловатые спектакли перед зрителем, также увлекая в пространство мифа и живой истории. 

Творчество этого интеллектуала и эрудита, начинавшего творческий путь как отчаянный авангардист и сложным путём анализа и прозрений пришедшего к пониманию глубокого смысла реалистического искусства, не исчерпывается изобразительной деятельностью. Уже давно и прочно Гавриляченко вошёл в число ведущих искусствоведов России, свидетельством чему являются многочисленные ссылки на его публикации признанных специалистов — историков искусств и художественных критиков. Новые аспекты в понимании наследия таких классиков отечественной живописи как Суриков или Пластов, ёмкие трактовки творчества наших современников, глубокий анализ древнерусского искусства и концептуальный взгляд на социкультурную природу нынешнего этапа стали частью менталитета художественного сообщества. Образность оригинального авторского языка, чёткая логика, оперирование ассоциациями, органическая связь с культурным контекстом времени, а главное — убеждённость, последовательность позиции, честность и принципиальность делают написанное Сергеем Александровичем ярчайшим явлением в современной литературе об искусстве, а в совокупности с его творчеством и личностью ставят в один ряд с универсальными в разнообразии своих талантов мастерами прошлого.


Виктор Калашников

Кандидат искусствоведения.

 

 

Яндекс.Метрика