Предупреждение

JUser: :_load: Не удалось загрузить пользователя с ID: 259

На пленэре за Полярным кругом

На пленэре за Полярным кругом На пленэре за Полярным кругом

Наталия Веркашанцева

В августе-сентябре 2015 года в Ямало-Ненецком автономном округе состоялся II Международный пленэр. Публикуем интервью, сделанное журналистом из Орска с председателем Орского отделения Союза художников России Александром Ереминым, участником этого впечатляющего события.

— Александр, насколько я знаю, так далеко наших художников (из Орска) еще не заносило. Как ты там оказался?
— Я в тех местах уже бывал. У меня там много друзей, знакомых. Первый раз десять лет назад пригласили в Ханты-Мансийск. Оттуда мы доплыли на теплоходе до Березова, где был в ссылке Меншиков — сподвижник Петра Первого. И там работали. Потом два года подряд приглашали в Тобольск. А в 2007 году меня совсем в другую сторону занесло: два месяца стажировался в Париже в Сите дез Ар — международном городке искусств. В 2008 году опять отправился на пленэр в Тобольск. В 2010-м и 2012-м сам организовал в Орске два пленэра, которым был присвоен статус всероссийских.

bearchum

На Ямал меня пригласил тюменский коллега Александр Новик, мы с ним давно дружим. А потом из Салехарда пришел вызов. Я решил ехать, там я еще не был и не знаю, когда еще буду. Правда, два года назад меня приглашали в эти края на первый пленэр, но я не смог поехать. Туда ведь, как в песне, только самолетом можно долететь. Ни поездом, ни автомобилем добраться невозможно. Это же Заполярье. Билет только в одну сторону, если лететь через Москву, стоил около 40 тысяч рублей. Нужно было самому раскошеливаться, у меня таких денег не было. А в этот раз проезд оплатили организаторы. Билеты обошлись сравнительно недорого — в пределах 25 тысяч в оба конца. Туда летел из Екатеринбурга, а назад через Тюмень.

— Расскажи, где побывал, что видел...
— Я на один день опоздал. Тех, кто приехал раньше, увезли на теплоходе «Москва» в Ханты-Мужи — музей под открытым небом, который воспроизводит хантыйскую деревню начала XX века, где участники пленэра должны были провести несколько дней. А нас, несколько человек опоздавших, встретили, отвезли на базу — километрах в пяти от Салехарда. На следующий день отправили на быстроходном катере по Оби.
— Большая река?
— Мощь! У нас таких рек нет. Даже Волга не сравнится. Два километра от берега до берега. Волны, как на море. Ну вот, довезли нас до Мужи, а потом на моторной лодке — на остров, в этническую деревню Ханты-Мужи. Там стоят чумы и несколько бревенчатых избушек. Встречают ханты в национальных одеждах. На берегу маленький костерчик. Чтобы пройти на остров, нужно совершить местный обряд: постоять под дымком, потом перешагнуть через костер, сделав круговые движения сначала одной ногой, потом другой. Обычай такой, видимо, чтобы бациллы не занести на остров. Перешел и можешь гулять, где вздумается. Смотрим, кругом девушки с этюдниками, что-то пишут. Они же раеньше приехали, уже освоились.

ereminles

Прямо под ногами грибы — любые. Белых полно. Ягода — брусника, морошка. Ну мы, конечно, не устояли. Женщины собирали грибы, мужчины ловили рыбу. Я вообще-то не рыбак, но удивил всех тем, что поймал сразу две щуки на один крючок. Одна щука схватила другую, а та схватила крючок! Некоторые девушки тоже рыбачили, да так ловко — одну рыбину за другой тягали. А удочки — палочка, веревочка, крючок, червячок. Я такой рыбалки никогда не видел.
— Это что же — вы питались только тем, что сами поймаете?
— Ну что ты! Нам женщины-ханты готовили. Много местных блюд попробовали — оленину, строганину.
— Про строганину, пожалуйста, поподробнее...
— Это замороженная нельма или муксун — белорыбица. Ее строгают, подсаливают, перчат и едят сырой. Я первый раз в Ханты-Мансийске попробовал. Мне нравится этот изначальный вкус свежей рыбы, ничем не испорченный. Попробовал и варенку. Белая рыба варится на костре при постоянном помешивании два с половиной часа. Получается густая кристаллическая масса, которую можно намазывать на хлеб.
— А где же вы спали в этой этнодеревне? Неужели в чумах?
— Вот именно — в чумах. Прямо на земле доски, на досках — оленьи шкуры, потом спальники. Ни кроватей, ни матрасов. В первую ночь чуть было не пожалел, что приехал — замерз ужасно. Там же полметра вниз, и вечная мерзлота. Думал, до утра не дотяну, хоть и металлическая печка топилась. Оказалось, спальный мешок попался тонкий. Наутро взял пуховый и горя не знал. Обычно мы живем в гостиницах. А тут в чуме. Некомфортно. Но, знаешь, трудные условия больше оставляют впечатлений, чем комфортные. Теперь кажется: как же здорово было!
— Расскажи, как работалось на этом диковинном острове.
— Вставали рано, часов в шесть. И шли работать. Погода не очень благоволила. Небо тяжелое. Солнечных дней не было. Холодно. Но одевался тепло и, когда работал, холода не замечал. Единственное, что мешало, — комары. Когда пишешь, весь холст в комарах. Запах краски им, что ли, нравится? Вечером ножичком соскребал. Работал три с половиной дня, но написал много.

— Что поразило более всего?
— Вещи, развешанные в лесу на деревьях. Большинство из них уже мхом покрылись. Лет сто, наверное, там висят. Обычай такой у хантов: когда человек умирает, его вещи относят в лес. Видимо, считают, что они еще понадобятся умершему. А еще, когда человек умирает, они делают куклу и два года, а у них три месяца считаются за год, кормят эту куклу. Причем дают самое лучшее. Потом домик с куклой и вещи относят в лес. И вот тогда считают, что похоронили.
Еще поразило — какое короткое лето на Ямале. Весна наступает в июне. Предыдущий пленэр был в июне, они еще снег писали. Теплое время проходит очень быстро. Мы были в августе, 3 сентября открыли выставку. Нам сказали: через два-три дня опадут все листья и начнется зима.
— Где еще побывали, кроме Ханты-Мужи?
— Возле поселка Харп и в окрестностях Салехарда, где писали многоцветную осеннюю тундру. Побывали в Приполярном Урале. Спасибо тюрьме.
— ???
— В городе Лабытнанги есть знаменитая тюрьма, в которой сидел Ходорковский.У тюрьмы есть свои угодья в предгорьях Уральских гор. Вот нас туда и возили два дня. Там очень красиво. Совершенно другая природа. И погода была другая — солнечно.
— По итогам конкурса состоялась выставка в Салехарде, где на суд зрителей было представлено более ста произведений, написанных за время пленэра.
— Музейно-выставочный комплекс у них замечательный. И Салехард мне понравился. Очень красивый. Похож на европейский город. Северные города специально делают яркими, иначе зимой ничего не разглядеть — все белое. Дома строят на сваях. Я там старался использовать каждую минуту, чтобы узнать что-то новое, интересное. По музеям ходил. Когда выставку открыли, повезли на прощальный ужин, но не в какой-то ресторан, а в Горнокнязевск — старинное место. Там тоже что-то вроде национальной деревни — одежда, предметы обихода. Все желающие могли нарядиться. Ну и мы нарядились, сфотографировались на память. Мы-то в легкие костюмы одевались. А у них есть одежда из шкур, которую они носят в 60-градусный мороз. Она не пропускает холод.
— Среди участников пленэра, а их три с половиной десятка, был объявлен конкурс. Ты победил в номинации «Пейзаж». Приятно, что наш земляк признан лучшим пейзажистом.
— Мы разделили премию с питерской художницей, старшим преподавателем из университета технологии и дизайна. Но, честно говоря, у меня и в мыслях не было с кем-то соревноваться. Присуждение премии было неожиданностью. Не скрою, приятной, потому что в жюри были в основном не чиновники, а профессионалы.
— Скажи, а все художники могут работать на пленэре?
— Далеко не все. Пленэр — это работа на открытом воздухе. За короткое время художник должен схватить колорит, характер местности, которую пишет. И показать свою индивидуальность. Не каждый художник может уложиться в такой короткий срок. Многие ведь пишут в мастерской месяц, два, полгода одну картину. А здесь нужно быстро выдать экспромт, максимально использовав все, что в жизни накоплено. Вот поэтому на пленэр приглашаются люди, которые умеют работать на пленэре, и любят это делать.

tundra
— Ты любишь?
— Люблю. Писать с натуры — это у меня основное. Хотя и в мастерской пишу. У меня многое купили из того, что сделано в мастерской. В том числе музеи. Но в основном то, что я делаю, это живое. То, что чувствовал и сконцентрировано выразил, меня больше всего это радует. А не продуманные, высчитанные работы. Хотя у каждого художника свои подходы, свои взгляды на это. Что еще хорошо на пленэрах и в Домах творчества — люди друг к другу доброжелательны, и атмосфера очень положительно заряжена. Это способствует творчеству. Часто художники и другие творцы, как пауки в банке. А здесь этого нет. Все открыты. Вот и на Ямальском пленэре были замечательные ребята. Все до одного. Правда, финны и американец немного из другого мира. Но и с ними нашли общий язык.
— А их творчество сильно отличается от того, что делают наши художники?
— Российских художников отличает крепкая школа и приверженность к традициям классического искусства. Пусть даже они самовыражаются в абстракции. А у западных художников нет такой школы. Я в этом убедился, когда пожил два месяца в Париже в международном городке искусств, где работают художники со всего мира. В Париже мне говорили: не важно есть ли у тебя художественное образование, лучше даже, если нет, главное, что ты свои первородные ощущения выражаешь каким-то образом. Вот они и выражают, кто как может. Наши начинают себя выражать, когда уже что-то умеют, а они идут от обратного. Собираясь на пленэр, я примерно предполагал, как будут работать иностранцы. У американца живопись своеобразная, с тенденцией к наиву. А у финнов чисто европейское современное искусство. Они собирали камни на берегу Оби и делали инсталляции. Фотографировали панорамные пейзажи. Полосочки на дощечках рисовали. Вот такое творчество. Так что российская школа изобразительного искусства самая сильная в мире. И не один я так мыслю. Был зимой на съезде Союза художников России, где наш председатель Андрей Ковальчук то же самое заявил с высокой трибуны: где мы впереди планеты всей, так это в изобразительном искусстве. И у нас практически нет конкурентов. Поэтому жюри пленэра, исходя из наших представлений об искусстве, выбрало наиболее профессиональные работы. (Смеется). И иностранцы пролетели.
— Саш, ты живешь в Орске — провинциальный город, российская глубинка. Но тебе открыт весь мир. В Париже был, на пленэры за тридевять земель ездишь...
— Я легкий на подъем, не сижу на месте. В молодости ездил в Дом творчества «Горячий Ключ» в Краснодарский край, на Академическую дачу в Тверскую область, путешествовал по Подмосковью.
— Дома постоянно ходил на этюды...
— Да и сейчас хожу. Правда, теперь езжу на машине. Десять минут, и я на месте.
— То есть после экзотических пленэров ты не утратил интерес к родному краю?
— Да у нас интересней! У нас другой колорит. Такого же нигде нет. Вот на Академичке средняя полоса России, в тех местах работали наши великие художники — Левитан, Серов. Там все красивое — открыточное. Там нужно отбирать. А у нас природа уже произвела жесткий отбор. Вот и попробуй создать шедевр из этого минимума. Даже зелень приходится писать не зеленой краской, а черной с желтой, чтобы не было зелепухи. (Смеется). На Академичке все время удивлялись: ты один из потока, кто пишет зелень не зеленой краской! У нас другой колорит. Другое освещение. Ребята с Алтая приезжали ко мне на пленэр, говорят: здесь небо совершенно другое, от земли начинается. Художник чувствует эту разницу.
— Где бы еще хотел побывать?
— На Дальнем Востоке.
— С этюдником?
— Конечно.

 

Яндекс.Метрика