Трепетная плоть жанровой картины всегда отражала те вопросы, сомнения или, как их сейчас принято, называть, вызовы времени, которые волновали в данный момент общество. А сверх того - и последнее гораздо интересней профессиональному сообществу - рассказывало о состоянии самого искусства, о жизнеспособности сложных форм творчества, таких как сюжетные картины, о сохранении органической связи искусства с живой жизнью народа.

Прежде всего, продолжая определённую традицию, идёт разработка эстетических и этических проблем, обозначившихся в предшествующие десятилетия с поэтизацией деревни и тоской по её исчезновению, с романтизацией города как места почти сказочного, где происходят встречи и расставания, где повседневность обретает некую весомость. Современный город, и в этом художники правы, утрачивает уютность камерных уголков, духовную наполненность и мест, и людского движения, прелесть чередования быта и оживления праздника «дней города» или «проводов русской зимы». Город становится функциональным до предела, а тех, кто выпавшую ему функцию выполнять не может, выдавливает в пригороды, на вокзалы, а то и ещё дальше. Умирающая или преобразующаяся до неузнаваемости деревня, либо утрачивающая прелесть ветхости и старины, либо в этой ветхости рассыпающаяся, жёсткий город, который даже памятником под открытым небом уже не в состоянии быть, задавленный новоделами и рекламными щитами - в такой среде возможно ли обретение идеала? И художниками, и теми, для кого они пишут картины. Пространства для идеала остаётся немного, потому художник зачастую вынужден доказывать его существование от противного, выявляя некие болезненные детали и тенденции. Или проходя по тонкой грани, как это блестяще делал безвременно ушедший из жизни Г.Г. Провоторов, показывавший обустроенную неустроенность нынешней деревни.

В этом плане лейтмотивом выставки стало переживание одиночества (вплоть до буквального совпадения названий ряда работ), а точнее - разобщённости, а ещё точнее - утраты смысла существования. И здесь могут оказаться на равных и пережившая разлуку женщина, и брошенные старики, и незадачливый пассажир «социального лифта», поехавший не на тот этаж, и относительно благополучный посетитель кафе или иного призванного быть уютным места, столкнувшийся с холодом, мраком и жесткостью.

Часть художников обращается в поисках идеала к историко-бытовому жанру, плодотворно существующему в русском искусстве полторы сотни лет, разумея большую гармонию и наполненность жизни минувших годов. Порой героями этих полотен становятся узнаваемые личности прошлого. Порой это обобщённый типаж, а порой и диалог с предшественниками-живописцами, в котором определяется новое понимание нравственных, социальных, исторических проблем.

На выставках Союза художников России по-прежнему преобладает работа «в формах самой жизни», прямое изложение. Это традиционно сильная сторона жанра (Федотов, передвижники). Но ныне элемент стилизации, который часто привносят сторонники иного языка, например, монументалисты, способен парадоксальным на первый взгляд образом привязать немудрящие сценки типа «забивания козла» к реальной жизни, определённой условностью пластики и колорита искупая известную срежиссированность всей мизансцены, поз и жестов персонажей. Сходным образом срабатывает и лубочность, идущая от народной росписи, декоративность колоритных в прямом и переносном смысле персонажей - в них начинаешь верить именно потому, что понимаешь: они не совсем из этого мира, для него они слишком нарядны...

Что же до наследия В.Н. Телина, то все знакомые с его творчеством представляют, что художник в каждой работе даже самого обыденного сюжета умел придать живописному повествованию характер выходящей за рамки повседневности многозначности, отсылая к пространству инобытия, сказки, выстраивая рассказ многослойный, открывающийся при внимательном всматривании, при сопряжённом восприятии нескольких работ автора. Увы, сказка, фольклор, народная космогония выдавливаются из нынешнего дня, они плохо согласуются с примитивным рационализмом сегодняшних хозяев жизни. А потому полотна мастера остаются прекрасной, но уже ставшей историей страницей нашей культуры.

Всё же в мороке времени остаются островки человечности, в которых жизнь ещё может войти в нормальные измерения: дом, семья, дети, глубокая душевная привязанность. Праздничностью окрашивается обычное чаепитие, чудом наполняются ребячьи забавы, радостным разноцветием звучат сцены повседневных хлопот.

В этом пространстве рождается ещё одно настроение, близкое надежде - ожидание. Ждут свершения Таинства Крещения близкие, замершие под сводами церкви, ждут своей весны девчушки-подростки, ждут в прибранной комнате возвращения домашних, ждут внучат, живущих уже совсем другой жизнью, ждут светлых праздников, готовя подарки близким, украшая своими руками хоть малую часть великого мира.

Виктор Калашников, кандидат искусствоведения

 

{gallery}Statii/Zanr{/gallery}